Также в последние годы наблюдается рост количества китайских рабочих
и их доли в общем объеме иностранной рабочей силы. С 2013 по 2017 год количество китайских рабочих возросло в два раза, а их доля - с 27 на 43%.

Большое количество китайских рабочих связывают с ростом инвестиций. Однако корреляции рабочей силы с объемом инвестиций не наблюдается.Например, несмотря на то, что США, Нидерланды и Швейцария являются основными инвесторами Казахстана, они привлекают значительно меньше рабочих.

Вместе с тем, когда СМИ сообщают, что Китай вышел на четвертое место по объему инвестиций и планирует вложить еще $27 млрд, создается впечатление, что инвестиций много и они растут. Однако ежегодный объем валовых прямых китайских инвестиций (ПИИ) стабилен - в среднем $1 млрд, и составляет лишь 6% от всех ПИИ. Даже после инициации 55 инвестиционных проектов в 2014 году, скачка китайских ПИИ не наблюдается. В этой связи, китайские проекты повлияют незначительно на диверсификацию экономики РК.

Также опыт Африки показывает, что Китай не заинтересован в развитии высокотехнологичных производств в инвестируемых странах. После 20 лет тесного инвестиционного сотрудничества, структура товарооборота между странами не изменилась - Африка экспортирует сырье (нефть, железную руду и хлопок), а импортирует готовую продукцию (оборудования, электронику и текстиль) [5].

Госдолг
Беспокойство казахстанцев также вызывает объем государственного долга перед Китаем. По заявлениям официальных лиц, у населения нет поводов для беспокойства, т.к. у Казахстана нет госдолга перед Китаем, а существует только долг гарантированный государством в размере $1,2 млрд, который был взят для строительства автодорог. Однако если рассматривать внешний долг государственного сектора в расширенном определении, т.е. с учетом организаций контролируемых государством, реальная сумма в 3,5 раза выше - $4,3 млрд. Это составляет около 40% от общего внешнего долга перед Поднебесной. И если с назначением заимствованных $1,2 млрд все понятно, то по остальным $3,1 млрд официальные лица пояснений не дают. Также, ожидается, что данный показатель вырастет, т.к. Казахстан планирует взять у Китая дополнительно $300 млн на развитие таможенной инфраструктуры.

Долговые проблемы называют одними их основных рисков сотрудничества с Китаем. По данным Center for Global Development государства Азии, Африки и Европы задолжали китайцам порядка $8 триллионов [7].

Примечательным является тот факт, что даже страны которые на голову выше Казахстана по индексу восприятия коррупции как Малайзия и Шри Ланка попали в долговую ловушку Китая. Одной из причин может быть умение китайской стороны угождать и убеждать должностных лиц в необходимости принятия решений выгодных китайцам. Например, по информации издания Время, руководство казахстанского филиала Huawei требует от сотрудников налаживать тесные связи (дарить подарки, организовать совместные ужины, рыбалку, поездки в Китай) с сотрудниками госорганов и нацкомпаний, отвечающих за проведение закупок товаров и услуг [15]. Старания китайских предпринимателей вкупе с недостаточной прозрачностью повышает возможность договоренностей, не отвечающих интересам Казахстана.

Одним из ярких примеров является реализация экономически неэффективного и переоцененного проекта как LRT в Нур-Султане. В июле текущего года Глава государства К.Токаев раскритиковал его строительство, отметив нецелесообразность запуска LRT c пропускной способностью 146 тыс. при пассажиропотоке 2 тыс. человек в сутки по данному маршруту [16].

Много вопросов вызывает и стоимость проекта. Строительства одного километра наземного метро в Нур-Султане ($67-80 млн/км) обходится в три-четыре раза дороже чем в аналогичный проект в Узбекистане ($21,2 млн/км) и на 34-60% дороже чем даже в Дубае ($50 млн тенге/км) [17; 18].

Изначально проект оценивался в $1,9 млрд (741 млрд тенге) (без учета операционных затрат), что сопоставимо с суммой, которую Казахстан потратил на развитие обрабатывающей промышленности в 2015-2019 гг. (878 млрд тенге) и в пять раз (!) больше чем Правительство тратит на другие приоритетные направления как поддержка МСБ (146 млрд тенге) и цифровизация (141 млрд тенге). При этом, если госпрограммы предусматривают конкретный экономический эффект в виде роста обрабатывающей промышленности, производительности труда, экспорта и т.д., то предполагаемый эффект от LRT непонятен [17; 19].

Факт того, что вопросы по данному проекту появились по прошествии четырех лет и только в результате критики Президента говорит об отсутствии механизмов по отсеиванию сомнительных проектов на начальных этапах.

Также коррупционные уголовные дела в отношении руководств организаций, оперирующими китайскими средствами как «Астана LRT» и КазАвтожол, сигнализирует о низкой эффективности в реализации проектов.

Также, вследствие «низкой переговорной силы» РК, Россия активно продвигает инициативы выгодные своему бизнесу в ущерб казахстанскому. Правкомиссия по экономическому развитию и интеграции, которую курирует Минэкономразвития РФ, планирует принять решение не продлевать до 2032 года тарифную льготу на импорт в ЕАЭС средне- и дальнемагистральных гражданских самолетов. Данная мера повлечет дополнительные расходы для казахстанских авиакомпаний в размере $500 млн [23]. Кроме того, Союз сахаропроизводителей России пролоббировал отмену льгот по ввозу импортного сахара в Казахстан, что приведет к снижению рентабельности отечественного кондитерского бизнеса из-за повышения себестоимости готовой продукции [24]. Неравноправность партнерства в ЕАЭС негативно сказывается на казахстанском бизнесе и, в целом, на экономике РК.

Аналогичная ситуация может произойти при экономическом сближении
с Китаем. Несоизмеримость экономического и политического веса с Поднебесной ставит Казахстан в заведомо проигрышную позицию при появлении разногласий. Как показывает опыт нерешенных проблем трансграничных рек и продолжающееся ущемление казахов в Синьцзяне, Китай занимает принципиальную позицию при столкновений интересов, несмотря на заверения о дружбе звучащих с высоких трибун [25].